Из воспоминаний                                                                Станислава Вторушина.

Ты один у меня,

                        мой земной уголок,

 С крутоярами синими,

                                                         с тихими плёсами.

                                   В эту осень к тебе

                                                         я добраться не смог

                                  Ни пешком с батожком,

                                                         никакими колёсами.

Они познакомились в 1964 году, когда Леонид вернулся в Барнаул после окончания Литературного института. Невероятно было уже то, что в Москве в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга стихотворений «Купава». Там же в Литинституте Мерзликина приняли в Союз писателей СССР. И это тоже было невероятно. Его часто называют лучшим лириком Алтая. Это правда. Но, обязательно надо здесь дополнить – Леонид Семёнович Мерзликин был одним из лучших лириком во всей России конца XX века. Беда его была в одном: не в стихах, нет, а в том, что он оказался непрочитанным. Большинство его книг издавалось на Алтае, а это делало его поэтом местного значения. Он как то горько признался,

–  «А всё – таки зря я не остался в Москве. Россия начинается с неё. Кем бы сегодня был в русской поэзии Рубцов, проживи он всю свою жизнь в Барнауле или Горно-Алтайске?»

Но это было уже незадолго до смерти, когда великой и самой читающей в мире страны не стало.

А тогда, после окончания Литинститута, он не думал об этом.  Писал легко, стихи выходили из – под пера изящными, захватывающими душу. В то время как страницы журналов и газет предпочтительно «отдавались» поэтам – агитаторам, он чувствовал своё призвание в том, чтобы писать о простом народе, в первую очередь деревенского, тех, кто его окружает.

У него одинаково легко получались стихи задушевно – лирические, исторические и эпические, юмористические и наполненные философским смыслом.

Днём погожим бы вынести

                              лёгкие саночки.

Да с горы с улюлюканьем,

                             ёлки зелёные.

Хороши на Алтае

                             девчата – смугляночки,

Предвечерним морозцем

                            слегка обожжённые.

Когда ему из Москвы прислали членский билет Союза писателей СССР, то он написал:

                   Ах, какое нынче лето!

                          Дождь и солнце по траве.

                  Я дожился до поэта,

                  Узаконили в Москве.

                   Я копаюсь в огороде,

                          И на сердце – благодать.

                        Разрешили будто вроде

                          Мне корову содержать…

Поэма «Купава» была напечатана сразу же в первом сборнике его стихов, а приехав на Алтай, он пишет поэму «Три месяца», И, если в «Купаве» он показал себя мастером эпического жанра, то в этой поэме Мерзликин размышляет о смысле человеческой жизни, судьбе художника. Последняя (пятнадцатая по счёту) поэма «Млечный путь», к сожалению неоконченная, представила Леонида Мерзликина мастером стихосложения, для которого в поэзии нет ничего невозможного.

Недолго пробыв в Барнауле, Мерзликин уезжает в село Рыбное Каменского района, где ему предложили место редактора многотиражки в совхозе. Сразу получает трёхкомнатную квартиру. Жильё есть, работа есть, жизнь идёт.

В начале января 1965 года в Барнауле прошёл трёхдневный семинар молодых писателей, поэтической секцией, которой руководил известный поэт из Новосибирска Леонид Решетников. Ему попалась книжка «Купава» и все три дня большую часть времени он посвятил Мерзликину, которого, кстати, на семинаре не было. Решетников дал понять на кого надо равняться, а также сказал, что эта книга не случайно вышла в Москве. В таком объёме и виде в Барнауле она появиться не смогла бы, её «подстригли бы под бобрик, подравняли бы и пригладили». С казуистикой местных редакторов часто приходилось сталкиваться писателям и поэтам. Чем меньший статус имело издательство, тем больше оно заботилось о том, чтобы власть предержащая не сделали какого-либо замечания в их адрес. Так было и со стихами Мерзликина, выходившими на Алтае.

Как сказал алтайский писатель Аржан Адаров:  «Если в Москве стригут ногти, то у нас режут пальцы».

В житейских ситуациях Мерзликину тоже не везло.

* В редакции он проработал ровно столько, сколько хватило у руководства совхоза слышать критику. Он в стихотворной форме критиковал всех и вся, не глядя на чины. Урезонить его не могли ни директор совхоза, ни секретарь парткома. И тогда «грянул гром». Его вызвали на бюро райкома партии, где против него поднялись все. Решение пришло мгновенно – исключить Леонида Мерзликина из партии. Всё это время Лёня сидел безучастно, выражая полное равнодушие к тому, что говорили. И, тогда не выдержал сам первый секретарь райкома,

– Ну, ты – то чего молчишь? Ведь решается твоя судьба!

 – А чего мне говорить? Я же не ЧЛЕН ПАРТИИ!

–  Как не член? Каким же образом ты смог стать редактором газеты?

–  Мне предложили, я согласился.

Первый секретарь растерянно обвёл глазами всех членов бюро.

Так Леонид потерял работу и перебрался опять в Барнаул, где писательская организация помогла ему получить квартиру.

В начале 70-х годов он почувствовал заметное охлаждение к себе как со стороны властей, так и со стороны издательств.  Всё дело было в том, что из незначительных ситуаций, случаев, шуток не вовремя произнесённых, кое – кто (на карандаш!) делал “оргвыводы”.

Ну, например: пришёл Лёня в Союз писателей с литровой банкой сметаны. Его спросили, – Мол, чего ты со сметаной ходишь?

Он, шутя, ответил, – Да, вот вчера жена послала за сметаной!  (На карандаш!)

Или шли они вдвоём (со Станиславом Вторушиным) вечером по Барнаулу. Видят стайка девчат и парней. Ну, Леонид громко в их сторону сказал, – А. давайте я вам стихи прочитаю?!

– Так уж и прочитаешь? – подначила самая бойкая. И Лёня, взобравшись на пожарную  лестницу, начал читать стихи. Он читал почти час, а под лестницей собралась целая толпа. А когда закончил, то надо было слазить. Он и прыгнул, в результате перелом ноги. По городу же разнёсся слух, что Мерзликин был пьяный. Это дошло до райкома партии.

Из издательств в тот же райком тоже поступали сообщения, что стихи у него не отличаются высокой идейностью.

– Во! Ботинки.

– Рубашка – во!

– Весь – ни пылинки,

– А? Каково?

– Стукну легонько

– В твоё окно.

– Кто там?

– Лёнька.

– Мерзликин?

– Но!

В 1968 году Вторушин уехал на север Томской области, где начинали строить город нефтедобытчиков Стрежевой. Здесь он проработал четыре года собкором областной газеты «Красное знамя». От него Мерзликин  узнал о новостройке и в 1974 году перебрался туда, устроившись в строительную организацию. Дали ему комнатку в общежитии, устроили на работу, платили зарплату, но на работу он не ходил – писал стихи (вот такие тоже были руководители, любившие литературу и понимавшие, что литератор ничего больше не умеет делать). Но север – его не вдохновлял. И, когда они встретились в Нижневартовске (Вторушин был уже собкором газеты «Правда») в январе 1975-го, он говорил Станиславу именно об этом. А насчёт поэзии сказал,

– А что даёт человеку поэзия? Я, наоборот, завидую тебе и с удовольствием пошёл бы в корреспонденты.

 И тут же спросил,

– А хочешь, прочитаю стихи?

Он сел на раскладушке, обмотавшись двумя одеялами (в гостинице было очень холодно), и стал читать:

У меня в январе зацветает стена.

И к цветущей стене примерзает спина.

И опущены веки. И пар из ноздрей.

И метель трое суток поёт у дверей.

Я сосульками-пальцами чуть шевелю,

Шевелю, будто струны, какие ловлю.

Я ловлю эти струны и тихо пою:

«Заходи, белокрылая, в избу мою.

Заходи, потанцуем с тобой по избе,

И нарву я цветов, подарю я тебе.

А цветы на стене, как на горном лугу.

Я б открыл тебе двери,

       да встать не могу…»

Следующая встреча состоялась в 1990-ом в Барнауле. Мерзликина опять печатали, но радости в его глазах не было.

«Лихие 90-е» – крушение государственной политики в литературе привело к тому, что писателям за труд перестали платить, издательства умерли. Чем только он не занимался: сочинял для коммерческих фирм рифмованные рекламы, выступал на разных шутовских мероприятиях, выращивал картошку и овощи на своём дачном участке…  Выкопал погреб в ограде Дома писателей, куда загрузил весь урожай. Что собрал. А через две недели его оттуда вынесли. Запаса, на который он надеялся прожить зиму, не стало. Рассказав о краже, весь почерневший, трясущийся Леонид, спросил,

– Как же жить дальше?

Станислав пошёл к руководству фирмы, рассказал о Мерзликине, о его бедах, о том, что представляет он из себя. Решение было принято, – «Помочь!» Составили фиктивный договор о проделанной работе и выдали ему 50 тысяч рублей. На эти деньги в те времена можно было не умереть с голоду месяца два. Леонид держал в руках купюры и не мог поверить своему счастью.

«Лихие 90-е» – они прошлись по писательской организации Алтая так, что отцы-основатели её почти никто не пережил это время, а один за другим ушли из жизни. Не пережил это время и Леонид Мерзликин. В одном из последних его сборниках есть такие строчки:

   И стою как будто бы не здешни

 До кровинки здешний человек

  Улетели птицы из скворешни.

         Скоро ночь. А ночью будет снег…

Перед смертью он попросил, чтобы его похоронили не в Барнауле, а на деревенском кладбище в Белоярске, рядом с могилами отца и матери. Его просьба была выполнена.

* Статья напечатана в газете «Алтайская правда» № 304-305 от 19 октября 2012 года. Старался изложить близко к тексту.

**  В ближайшее время я обязательно напишу о Леониде Семёновиче Мерзликине то, что у меня имеется в маленьком архиве: биографические данные, факты, о которых не сказано в Википедии, фотографии и его стихи. А пока пусть эта небольшая статья Станислава Вторушина – главного редактора журнала «Алтай», хорошо знавшего Леонида Мерзликина, будет предисловием к основной статье о поэте.